|
Невзирая на все уважение к традициям дома, мы в первый же день внесли изменения в устоявшийся распорядок. Припозднились основательно. Перед сном Святослав Николаевич провел нас на балкон, чтобы мы рассмотрели здешнее ночное небо. Указывая на яркий звездный сектор, сказал:
- Созвездие Ориона.
Это созвездие пунктуально, примерно в одиннадцать вечера (исключая весну, когда оно несколько уклоняется в сторону) восходит над гималайским домом Рерихов.
"Перед новыми поворотами в пути страдают только те, кто носит в себе еще не растворенным в любви свое "я". Кто ищет, отягощенный страстями, тот еще больше заблуждается.
Если человек говорит, что любит науку, а не любит людей, для которых он ищет знаний, не видит в людях высших целей - он только гробокопатель науки. Если человек идет по жизни, не замечая жертв и самоотвержения тех, кто сопровождает его в этой жизни, он не дойдет до тех высших путей, по которым идут истинно великие люди. Если в человеке атрофируется нежность, доброта по мере того, как он восходит в высокие степени учености и славы, он сам лишает себя всех возможностей достичь радости общения с людьми, пленяющими его полнотой и размахом своей деятельности. Точно так же обстоит дело и с любовью к природе. Чтобы заметить ее усилия помочь каждому любить ее в себе и себя в ней, надо научиться замечать подвиг жизни своей подпой матери. Научиться любить ее, чтобы во всю дальнейшую лсизнь навсегда знать, что такое любовь.
Всякая форма любви, где есть страх, непременно будет безобразной.
Ты должен думать, и думать очень крепко, чтоб в сердце твоем не шевелился червь ревности. Большего ужаса, чем пронизать свою жизнь припадками ревности, нельзя себе и представить. Всю жизнь себе и окружающим можно отравить и даже потерять весь смысл долгой жизни только потому, что дни были разъедены ревностью. Можно иметь великий талант, можно увлечь человечество в новые сферы литературы, музыки, живописи - и все же создать себе такую железную клетку страстей в личной семейной жизни, что придется годы и годы изживать ту плесень на своем духе, что нарастил в ревнивой семейной жизни.
В девяноста девяти случаях из ста то, что люди называют любовью, на самом деле или их предрассудки и суеверия, или их себялюбие. Истинной любовью будет лишь та, которая раскрывает все способности и таланты к творческой деятельности, которая освобождает дух человека.
Всякая разлука только до тех пор мучительна, пока у человека не созреет сила духа настолько, чтобы посылать творческий ток любви своему любимому с такой энергией, которая сплетала бы в любую минуту в одну общую сеть преданность обоих. Эта мощь духа так же развивается, Как и всякая иная способность человека. Ежедневная радостная мысль о человеке равняется постройке рельсов для молниеносного моста, на котором можно научиться встречаться мыслями с тем человеком, о котором будешь радостно, чисто, пристально и постоянно думать.
Не забывайте, что самые важные встречи человека - это его встречи с детьми. Обращайте больше внимания на них мы никогда не можем знать, кого мы встречаем в ребенке.
Ребенок - это не тиран, который завладевает всею твоею жизнью. Не идол, для которого ты отрежешь себя от всего мира и весь мир от себя, чтобы создать замкнутую, тесную ячейку семьи, связанной одними личными интересами: любовью к "своим". Ребенок - новая связь любви со всем миром, со всей Вселенной. Это раскрепощенная любовь матери и отца, у которых будет расти не "наш", "свой" ребенок, но душа, данная на хранение.
Не забывайте, что дети, родившиеся у вас, - не только плоды плоти и крови, принадлежащие вам. Но это те драгоценные чаши, которые Жизнь дала вам на хранение, улучшение и развитие в них их творческого огня. Не прилепляйтесь к ним, как улитка к раковине. Всегда думайте, что в вашем доме им пожить и погостить суждено какое то время, чтобы созреть к собственной жизни.
Дети не только цветы земли. Они еще и дары ваши всей Вселенной. Через них вы или помогаете возвышаться человечеству, или остаетесь инертной массой, тем месивом, из которого, как из перегнившего леса, лишь через тысячи лет родятся уголь и алмаз.
Это не важно, каков будет первоначальный, тайный источник вашей накопившейся любви. Любя одного человека до конца, вы - именем его - будете служить миллионам.
Если сегодня любовь в сердце однобока и может понимать счастье только в любви к "своим", то завтра - по тем или иным причинам - сознание человека может расшириться, и он охватит своею любовью "чужих". Двигаясь дальше по пути совершенствования и знания, человек осознает, что нет вообще чужих и своих. Что есть везде и всюду такие же люди, как он сам. Этот человек мог продвинуться дальше и выше. Другой мог сильно отстать и остаться еще в стадии двуногого животного. А третий мог так далеко шагнуть вперед, что приходится зажмуриться, чтобы иметь возможность на него посмотреть.
Важнее для праведника указать другому путь в рай, хотя бы самому и споткнуться. Не тот день считай счастливым, который тебе что то принес приятное, а тот, когда ты отдал людям свет сердца. Вглядывайся во всех встречаемых. Если ты встретил человека и не сумел подать ему утешающего слова - ты потерял момент счастья в жизни.
Верьте не в чудеса вне вас, а в чудо живущей в вас самом любви, притягивающей к себе, весь огонь сердца встречного.
В любви не стоят на месте. Любовь - живая сила, и ее надо все время лить по новым и светлым руслам. Любовь признает один закон: закон творческой отдачи. И все то, что ты отдаешь людям, любя их, снисходя к ним, все это, как ручьи с гор, посылает тебе Жизнь.
Знайте твердо: до последнего момента надо верить и надеяться пробудить в человеке его святая святых. До последних сил сердца надо молить Жизнь о помощи заблуждающемуся, заблудившемуся или оступившемуся, ибо в каждом живет Она, а для Ее пробуждения нет ни законов логики человеческой, ни законов времени человеческого.
Держи сердце широко открытым. Следи, чтобы ни один его лепесток не закрылся. Лей молча любовь и не приходи в отчаяние, если человек не подбирает твоей любви, остается беспокойным и непросветленным. Не думай о последствиях, но всегда действуй сейчас.
Действовать не значит всегда и молниеносно побеждать. Это . значит только всегда вносить пробуждение в дух человека, хотя бы вовне это имело вид, что ты не принес человеку мгновенного успокоения.
Сострадать значит прежде всего мужаться. Такмужатъся, чтобы бесстрашное, чистое сердце могло свободно лить свою любовъ. А любовь, пощада и защита - это далеко не всегда ласковое, потакающее слово. Это и укор, это и удар любящей руки, если она видит, как падает дух человека, чтобы трамплином своей силы подкинуть огня в снижающийся дух и энереию человека. Это и награда за текущий день, прожитый в чистоте и творчестве.
Не отчаивайся, не считай себя бессильным в иные моменты жизни, когда стоишь перед скорбью и смятением человека и думаешь, что не можешь ему помочь. Нет таких, моментов, где бы чистая любовь и истинное сострадание были бессильны, не услышаны теми, к кому ты их направляешь, и оставлены без ответа. Правда, не всегда твои чистые силы проявляются мгновенно внешней помощью встречному. Факты внешнего благополучия, единственное, что ценят люди как помощь, далеко не всегда составляют истинную помощь. Но каждое мгновение, когда ты вылил помощь любви, как самую простую доброту, ты ввел своего встречного в единственный путь чистой жизни на земле: в путь единения в мужестве, красоте и бесстрашии.
Расширяйте действенную любовь в ваших сердцах в труде простого дня. Не думайте так много о себе, о подвиге своего спасения. Думайте чаще и больше о мире, о живущих в нем людях, ищущих любви, зовущих и молящих о помощи и спасении. Посылайте каждому сердцу вашего сердца привет. Это ничего не значит, что в момент сосредоточения и тишины вы не видите людей и мир. Вы - люди, вы - мир, вы можете так широко любить и благословлять людей, печальных, неустойчивых и несчастных в своей жизни, что волны вашего доброжелательства долетят до них и принесут им успокоение.
Никакая энергия, посланная человеком в доброте, не может пропасть в мире. Энергия зла окутывает только тех, в ком встречает раздражение. Тогда она может угнездиться в человеке. А энергия доброты не минует ни одно существо в мире и если не освободит, то облегчит каждого страдальца, мимо которого мчится.
Чем выше и дальше каждый из нас идет, тем яснее видит, что предела достижения совершенства не существует. Но дело не в том, какой высоты ты достигнешь сегодня. А только в том, чтобы двигаться вперед вместе с вечным движением Жизни. А войти в него, в это движение, можно только любовью. Если сегодня ты не украсил никому дня твоей простой добротой - твой день пропал. Ты не включился в вечное движение, в котором жила сегодня вся Вселенная; ты отъединился от людей, а значит, не мог подняться ни к какому совершенству. Туда путь один: через любовь к человеку.
Никто не может быть отделен от человечества ни в чем: ни в дурном, ни в хорошем. В каждом из нас воплощено все человечество. Это не риторический оборот, не художественный образ, а реальная действительность.
Все низменное и дурное, вызывающее у тебя естественное чувство отталкивания, протест, брезгливость, живет и в тебе же самом, но оно живет в связанном состоянии, запрятанное так глубоко от тебя, что ты об этом и не подозреваешь. Иногда необходимо чрезвычайное обстоятельство, чтоб оно выявило себя.
Из этого вытекает призыв к неосуждению, которое имеет практический результат для самого тебя: отрицая и обличая других, ты не подозреваешь, что отрицаешь и обличаешь самого себя. Неосуждение важно еще как этап, предшествующий состраданию. Целительная сила сострадания, как некий бумеранг, возвращаясь к тебе же, помогает изжить в тебе то, что глубинно и подчас скрыто от тебя.
Но если в тебе живет все дурное и низменное, то, с другой стороны, в тебе живет все высокое и героическое. Но оно тоже находится в тебе в связанном состоянии, неосознанное тобою. Понимание этой стороны дела уничтожает питательную почву зависти: все высочайшее, что доступно избранным человечества, доступно и тебе. Просто нужно быть внимательным к себе и не бояться себя и силы своей.
Все действия человека куют его связь со всем миром. Как бы ты ни жил, отьединиться от связи с людьми ты не можешь. Ты можешь только своим поведением ковать ту или иную связь, ткать ту или иную сеть, в которую ловишь людей и ловишься сам. Тобой создается та или иная атмосфера добра или зла.
Постигни, что служение ближнему - это не порыв доброты, когда ты готов все раздать, а потом думать, где бы самому промыслить что нибудь из отданного для собственных первейших нужд. Это вся линия поведения, весь труд дня, соединенный и прочитанный радостью жить. Ценность ряда прожитых дней измеряется единственной мерой: где и сколько ты выткал за день нитей любви, где и как ты сумел их закрепить и чем ты связал закрепляющие узлы. Оцени радость жить не для созерцания мудрости, не для знания и восторгов любви, но как простое понимание: все связано, нельзя отьединиться ни от одного человека, не только от всей совокупности обстоятельств"..
Утром, причем довольно рано, меня разбудил мелодичный звон колокольчика. Его сопровождало монотонное пение. Звон колокольчика повторялся потом каждое утро, и однажды я спросил у Святослава Николаевича: что это значит? Он пояснил, что, по представлениям индусов, дом его отца - ведь отца здесь называют то Махатмой, то Махариши, то Гуру Дэвом - священный. Поэтому каждый день вне зависимости от погоды (жара ли, холод, дождь, снег, вьюга - все равно) местный пандит совершает ритуальный обход вокруг дома. Такова традиция.
После завтрака Святослав Николаевич уехал по делам в город. Я же отправился бродить по саду, опять спустился вниз к памятнику Рериха. Возвращаясь, я увидел, что у кедра великана пандит (тот самый, что разбудил меня утром; он был смугл, худощав) готовится к какому то обряду. Глиняная чаша была наполнена водой. На постаменте статуи у ног Гугу Чохана горели благовонные палочки. Потом я узнал, что за два месяца до нашего приезда в дерево ударила молния. Ударила странным образом, не обуглив его, а как бы прорезав секирой. Пандит должен был спросить небо: к чему это - к добру или не к добру? Обряд гадание заключается в следующем. В воду опускаются три навозных шарика: один - с лепестками розы, другой - с зернышками риса, третий - с травой. Если всплывет шарик с розой - значит к добру, если с рисом - то это еще полбеды, нужно принести очистительные жертвы и все будет в порядке, а вот если с травой - тогда худо. Всплыл шарик с лепестками розы.
Но этого я уже не видел, потому что прошел к себе, чтоб сделать кое какие пометки в блокноте. Правда, уединение мое длилось недолго, ибо почти немедля Девика послала за мной.
Надо сказать, что Девика принимала во мне - очевидно, как в бывшем индусе - самое живое участие. Она без конца забрасывала меня вопросами: как я себя чувствую? почему грущу (если на минуту я позволял себе задуматься)? Слова "мистер Сидоров" не сходили с ее языка. Она гадала мне по руке и, как водится в таких случаях, наговорила мне кучу приятных вещей.
На этот раз она хотела познакомить меня с пандитом. Мы - Девика, Нина Степановна, я - уселись в плетеные кресла в тени деревьев, а пандит, подобрав ноги под себя, под палящим солнцем, которого он, по видимому, не опасался, - на земле. Он начал петь, покачивая равномерно головою в такт пению.
- Ригведа, - сообщила Нина Степановна. В смысл слов я, естественно, проникнуть не мог, но сам ритм был замечательный: бодрый и в то же время умиротворяющий.
Короткая пауза: мы воспользовались ею, чтоб передвинуться поглубже в тень. А пандит поднялся и запел стоя, воздев свои руки к солнцу. Ритм пения резко изменился. Мне даже почудилось, что он стал несколько угрожающим.
- Гимн в честь огня, - сказала Нина Степановна.
Свет есть огонь, разжиженный огонь,
Огонь, которым управляют боги.
Этот мантрам о космическом огне, пронизывающем нашу земную сферу, мне показался довольно примечательным. С помощью Нины Степановны я записал его в свой блокнот.
"Огонь подступает к домам, лижет лица людей, а люди не знают. Но все ли люди не знают? Не все.
Тот, кто знает, но хочет знанье свое схоронить от людей, - будет сметен!
Тот, кто знает, но в страхе свои закрывает глаза, - будет сметен!
Тот, кто не знает и знать не захочет, - будет сметен!
Тот, кто не знает, но сердцем чист, как дитя, - будет спасен!
Огонь на огонь - в этом ваше спасенье.
Утончайтесь духовным огнем, берегите сердец чистоту.
Аум".
Но вот пение кончилось, и начался наш гималайский сатсанг. Пандит высказал твердое убеждение, что наша сегодняшняя встреча в сердце священных гор может означать лишь одно: все мы связаны кармически прежними рождениями.
Я спросил у пандита, где он учился, откуда он знает столь досконально Веды (Девика говорила, что он может читать их часами наизусть).
Оказалось, что пандит не получил никакого образования - даже обычного, школьного, - а учился он у Махатмы, который жил некогда неподалеку отсюда в горной пещере.
Будущий священнослужитель был мальчиком, когда Махатма взял его к себе. Двенадцать лет он был его учеником.
- А потом, - пандит взмахнул руками, как крыльями, - Махатма улетел.
- Как улетел?
- При помощи воздушной йоги. Как птица.
Поскольку в рассказах индусов порою очень трудно провести грань между действительностью и воображением (а сами они, убежденные в реальности тех или иных феноменов, не утруждают себя более или менее весомыми доказательствами), приходится это сообщение, как и многое другое, оставить на совести собеседника.
Узнав о том, что я пишу стихи, пандит одобрительно кивнул, присовокупив к этому короткий мантрам, который в переводе выглядит так:
А творчество возникло из молитвы.
Да будет вновь молитвою оно!
Он убеждал меня быть устремленным в сторону вечного и духовного ("Сейчас, как никогда, это исключительно важно для всех людей на земле"). Однако мне, по мнению пандита, следовало освободиться от большого внутреннего недостатка: его можно назвать самопогруженностью, можно - самовлюбленностью, а если быть совсем точным, то привязанностью к своему низшему "я".
- Когда пишешь, - учил меня пандит, - ты должен как бы отойти от жены, от семьи, от всего внешнего. Ты должен быть отстраненным, как махараджа. И все придет само по себе.
Когда я возразил, дескать, трудно полностью отключиться от забот, от суеты, пандит отвечал: совсем не трудно. Нужно решиться лишь один раз и потом не сворачивать с пути.
- Но, - пандит предостерегающе поднял указательный палец, - ни на мгновенье не надо забывать: все, что звучит в тебе, идет не от тебя, а через тебя, сверху. Необходимо все время помнить об этом.
Должен признаться, что на первых порах меня поражало - потом я привык - упорное стремление индийского собеседника оберегать высокие слова, если они произнесены по тому или иному поводу, от давления своей личности. "Не я, а через меня". В какой то момент разговора вам обязательно скажут это. Девика, которая призывала меня, собственно, к тому же, к чему призывал пандит, не уставала напоминать: "Но это не Девика вам говорит, а через Девику вам говорится". То же самое заявлял и пандит, когда напутствовал меня, прощаясь. А сказал он мне следующее:
- Вся жизнь - ряд черных и розовых жемчужин. И плох тот | человек, который не умеет носить в спокойствии, мужестве и верности своего ожерелья жизни. Нет людей, чье ожерелье жизни состояло бы из одних только розовых жемчужин. В каждом ожерелье чередуются все цвета, и каждый связывает жемчужины шнурком своих духовных сил, нося все в себе.
Есть ученики, дарящие жемчужины черные: они идут путем печалей и несут их всем встречным. То не твой путь. Есть ученики, дарящие всем розовые жемчужины радости, и тот путь тебе определен.
Но навсегда запомни, что путь ученичества равно велик перед Вечностью, несешь ли ты в своей чаше розовые жемчужины радости или черные жемчужиньцжорби. Чаша радостного только кажется легче. На самом же деле людям одинаково трудно нести в Достоинстве, равновесии и чести и чашу радости, и чашу скорби.
- Собственно, что такое радость? Если есть примесь личного" то это не радость. Подлинная радость не имеет точки отсчета, ибо личность растворена в Беспредельности. Существо дела можно выразить словами: радость - это жизнь Беспредельного в тебе и через тебя.
Так говорил Святослав Николаевич, продолжая тему, затронутую пандитом. После обеда и короткого отдыха хозяева вызвались показать нам ближайшие окрестности. Мы вышли за ограду дома и вскоре очутились в лесу. Нас предусмотрительно снабдили палками, потому что лес изобиловал крутыми спусками и подъемами и на узкой тропинке легко было поскользнуться. Мне вручили толстую трость с монограммой: N. К.
- Если тоска - это сужение сердца, то радость - его расширение. А радостное расширение сознания называется мудростью.
В некоторых духовных источниках страданию противопоставляется радость, что, на мой взгляд, совершенно неправомерно. Эта дуада противоположностей, очевидно, должна выражаться словами: страдание - удовольствие. Радость (если мы определяем ее как особую мудрость) может быть связана с состоянием удовольствия и страдания, а может быть не связана. Не секрет, что удовольствие, особенно низменного плана, ведет отнюдь не к радости, а к разочарованию и скорби. А страдание, внутренне осмысленное и внутренне пережитое, может привести в светлую гавань радости. Во всяком случае, радость - это то свойство души и духа, к которому надо стремиться, а не изживать, и потому не следует ставить радость в дуаду противоположностей.
Спутницы, увлеченные своим женским разговором, сильно от нас поотстали. Поджидая их, мы сели на сваленное ветром дерево. Святослав Николаевич снял шляпу, положил ее на колени. На его мизинце веселым синим светом играл сапфир. ("Дар реки Биас", - рассказывал Святослав Николаевич. Он нашел камень на берегу реки, и отдал оправить его.)
- Мудрецы утверждают, что огонь творчества раскрывает двери духу, и потому творчество дает радость человеку, ни с чем не сравнимую. Путь искусства один из самых трудных на земле хотя бы потому, что не всем, как говорится, дано петь песню своей любви и кто то должен петь песню любви лишь для других, проявляя тем самым величайшее самоотвержение. Учителя Востока считают, что талант, гений не должен выбиваться из состояния радости, в котором он постоянно пребывает как гонец Света. Учителя Востока, обращаясь к служителю Муз, говорят… - Святослав Николаевич помедлил мгновение - память у него отличная, доброжелательно строгим голосом произнес слова, по всей видимости, давным давно ему известные: - "Если ты творил свое создание, наполненный личными чувствами, оно затронет в каждом только его личное, и больше ничего. Творец красоты несет ее людям, забыв о себе. Он творит там, где кончается личное. Он любит и чтит людей, а потому и может единиться с ними в красоте и единить их в ней. Он не одержим страстями". А обращаясь к писателю. Учителя Востока говорят… - Святослав Николаевич хитро прищурился, глядя на меня: - "Пиши просто". - Он сделал многозначительную паузу. - И добавляют: "Но ведь какая бездна мудрости должна жить в сердце человека, чтобы сказать о жизни другого или о своей просто".
И вот что они еще говорят. Путь писателя разный. Один много вещей напишет, будто бы и иужны они его современности. Но, глядишь, прошло четверть века - и забыли писателя люди, хотя и читали его, и награждали его. Другой - мало или даже одну вещь написал, а живет его вещь века, в поговорки войдет. В чем же здесь дело? В самом простом. Один писал и сам оценивал свои сочинения, думая, как угодить современникам и получить побольше благ. Он временного искал - временное ему и ответило.
Другой осознал в себе единственную великую силу: огонь Вечности. Он и в других старался его подметить. Старался видеть, как и где человек грешил против законов Вечности, и страдал от распада гармонии в себе. Замечал, как другой был счастлив, сливаясь с Вечностью, и украшал жизнь окружающим. И такой писатель будет не только отражать порывы радости и бездны скорби людей в своих произведениях. Он будет стараться научиться так переживать их жизнь, как будто сам стоит в обстоятельствах того или иного человека. Но мало и стать в обстоятельства каждого, надо еще найти оправдание каждому в своей доброте, и только тогда поймет писатель, что значит описать жизнь человеческую "просто".
Как вы знаете, мой отец считал, что наступает время для нового искусства, для искусства принципиально нового типа. Он был убежден, что старые формы художественного самовыражения, по существу, исчерпаны. Доказательство этому в литературе - Толстой и Достоевский. Они обозначили некий предел для искусства, который уже не преступишь, и они же, с другой стороны, вывели искусство на некий рубеж, за которым открываются совершенно новые перспективы. Толстой, как, может быть, никто другой, чувствовал, что новое вино вот вот прорвет старые меха. Отсюда столь яростное отрицание прежнего себя. Ему казалось, что слово и жизнь разделяет какая то зыбкая, почти неощутимая грань. Еще шаг - надо его лишь сделать, - и она будет преодолена.
В чем различие между старым и новым искусством? На мой взгляд, оно в следующем.
Произведения старого искусства мы воспринимаем отстранение, по большей части созерцательно. Конечно, читая того же Толстого или Достоевского, мы волнуемся, переживаем за героев, испытываем возвышенные чувства. Но, отложив книгу в сторону, мы, как правило, принимаемся за старое. Вот и получается, что искусство катится в одной плоскости, а жизнь наша - в другой. Они как параллели, которые пересекаются лишь в нашем воображении. Искусство нового типа, если хотите, является как бы эхом и отражением той Беспредельности, где эти параллели пересекаются не в воображении, а на самом деле.
Произведения нового искусства - тут прежде всего приходят на ум картины отца - требуют активности и, главное, немедленного подключения к их току. Контакт с его полотнами не может быть созерцательным. Или он есть, и тогда начинается устремленная внутренняя работа, которая представляет собой как бы совместную медитацию с автором, начинается трансформация, которая имеет шансы стать необратимой. Или его нет, и тогда произведение наглухо закрыто от тебя. В последнем случае требуется одно: не торопиться с выводами. Не надо спешить, не надо суетиться, а тем более в упрямой запальчивости отрицать. Может быть, время твое еще не пришло.
Отличительный признак наших дней - разрыв между мыслью и действием, которым болели предыдущие эпохи, должен сократиться, а завтра сойти на нет. Поэтому завет нового искусства:
Мысль - Действие.
Но, конечно, вопрос не ставится в плоскости: какое искусство лучше - старое или новое? И конечно, нет непроходимой границы между старым и новым искусством. В творениях мастеров прошлого можно увидеть проблески, вспышки искусства грядущего. Просто то, что у них было интуитивным, спонтанным, случайным, сейчас становится вполне осознанным и целенаправленным процессом.
Какие вещи я склонен отнести к искусству нового типа? Стихи медитации моего отца (вы составляли его сборник и в предисловии слегка затронули эту проблему). И, разумеется, его полотна. Как вы знаете, в Индии их называют медитациями в красках. Это очень точно сказано, и вы правильно написали в свое время об этом:
Сиянье красок, рериховских красок -
Сверкающая мысль Учителей.
|
e-mail: mail@ashram.ru