Часть девятая. Русские Гималаи

Не помню, кому и когда пришла в голову эта мысль: отправиться на Алтай. В памяти моей осталось, что мы говорим об алтайской поездке как о чем-то уже твердо решенном; обсуждаем маршрут; намечаем конкретные даты выезда. Никто из нас — даже неутомимая путешественница Мария Вадимовна — в этих краях не бывал.
Разумеется, мы знали пророчества Рериха о будущем Алтая. Знали, что новой духовной цивилизации человечества — если планета наша сохранится — суждено развиваться именно здесь. Знали, что центр обновленной России должен переместиться сюда. Со слов Рериха знали даже название будущей духовной столицы России — Звенигород.
Знали мы также полузашифрованный текст из «Криптограмм Востока» — о таинственном посещении святым Сергием Алтая. По свидетельству монахов его обители, игумен рассказывал о своем путешествии, но весьма скупо и сдержанно. Упоминал о Белой Горе, «но никогда не указывал места ее». Рассказывал о фантастических существах из иного мира, обитающих на Белой Горе. Рассказывал, как бы заглядывал в будущее: «Сани там без коней и для скорости могут летать».
И наконец, мы знали апокрифическое сказание о Гаутаме Будде. Согласно этому сказанию, Белая Гора, она же Белуха, явилась кульминационным пунктом великого сокровенного странствия Будды по дорогам Азии (кстати, трансгималайская экспедиция Рерихов впоследствии в точности повторит этот маршрут). Здесь, на этой горе, где смыкаются — как утверждает древнее предание — токи земной и небесной Шамбалы, он принял космическое посвящение.
Священная гора, окутанная туманом и облаками, не всегда была доступна для взоров людей. Говорят, что еще в середине XIX века жители окрестных селений не подозревали о ее существовании. Лишь сегодня она открывается нам, что может восприниматься (согласно тому же сказанию) как обнадеживающий знак наступления новой эры.
Естественно, что вся эта информация, накладываясь одна на другую, лишь укрепляла нас в нашем намерении совершить паломничество в русские Гималаи (так для себя мы теперь окрестили Алтай).

Разумеется, мы — в особенности я — отдавали себе отчет в трудностях предстоящей поездки. Мы отправлялись в места, где нельзя было рассчитывать даже на минимальный уровень удобств. Было неясно: как будем решать вопрос с транспортом и удастся ли решить его вообще? К тому же нас запугивали бездорожьем, дождями, энцефалитным клещом, которого, дескать, в тамошних лесах великое множество.
— У меня, — признавалась Надежда Михайловна, — то и дело вырастает заячий хвостик. Мне, конечно, не очень хочется ехать. И когда я обращаюсь к Учителю по поводу поездки, то втайне надеюсь, что его слова совпадут моим желанием. Но нет, Он говорит прямо противоположное.
— Ну, если у вас лишь иногда вырастает хвост, — развил я эту тему, — то у меня заячий хвост присутствует постоянно.
Мария Вадимовна с неподдельным изумлением посмотрела на меня.
— Не может быть. Вы, конечно, шутите.
— Да нет, не шучу.
Надежда Михайловна приняла мою сторону.
— Я думаю, что у Валентина не один, а два хвоста выросли. Не только за себя боится, но прежде всего за нас.
Это было правдой. Ведь вместе со мной в экспедицию отправлялись три женщины: Мария Вадимовна, Надежда Михайловна и ее духовная дочь Галя. Младшей из них было за пятьдесят, старшей — под девяносто. Мало ли что могло случиться? И потом: где размещать? Как обеспечить питанием?
— Предлагаю самый лучший вариант, — заявила Мария
Вадимовна, дух которой не ведал никаких сомнений. — Берем палатку. Устанавливаем ее в горах. Воздух, простор, красота.
Не думайте, что это говорилось в шутку. Это говорилось на полном серьезе.
Говорила еще Мария Вадимовна и следующее:
— Алтай — это особое место сосредоточения магнетических токов. Собственно, комплекс Алтайских гор представляет собой космический магнит, связанный напрямую с Орионом — центром нашей ориенталистской Вселенной.
Вы знаете, что, выполняя определенную задачу, я посетила Карпаты, Кавказ, Север, Памир. Остался Алтай. Я обязательно должна туда поехать. Это звучит во мне как приказ.

Организация поездки легла на меня, и начал я с того, что оформил себе творческую командировку от Союза писателей в Горно-Алтайск. Теперь я имел на руках официальные документы, что должно было — это я хорошо знал по предыдущему опыту — облегчить контакт с местными властями. Кроме того, случилось так, что мне удалось познакомиться с директором горно-алтайского издательства Аржаном Адаровым. Очень кстати — как раз накануне намечаемого нами отъезда — он оказался в Москве.
Я пригласил его к себе в гости. Изложил суть проблемы. Вначале сказал, что речь идет о моих родственницах, но потом, когда разговорились и я понял, что могу быть откровенным, признался, что не родственницы это, а люди, близкие мне по духу; невзирая на более чем преклонный возраст, хотят прикоснуться они к священной земле Алтая. Аржан был растроган. Сказал: «Отныне можете полностью полагаться на меня».
Из Москвы наша группа отправилась на разных видах транспорта: мои спутницы — на поезде, я с Аржан Адаровым — на самолете, дабы опередить их на несколько дней. За этот промежуток времени мы надеялись оценить обстановку на месте и должным образом приготовиться к их встрече.
Полет до Барнаула я, по существу, и не почувствовал, потому что был поглощен беседой с Аржаном. По моей просьбе он «просвещал» меня насчет духовных течений Алтая.
— Самая древняя религия алтайцев, — говорил он, — шаманизм. Потом уже на Алтае как бы сошлись две религиозные волны: с Запада — христианская, с Востока — буддийская. Наибольшее распространение получил у нас белый бурханизм, особая ветвь последователей Будды. О ней упоминал Рерих в своей книге «Алтай — Гималаи».
По словам Адарова, белый бурханизм — это буддизм с явственной примесью язычества.
— Часть алтайцев приняла христианство, — продолжал Аржан, — часть стала под знамя Белого Бурхана. Естественно, что начались гонения на хранителей традиций шаманизма. Порою это принимало жестокие формы. Существует легенда о том, как были собраны все шаманы в одной избе. Избу заколотили досками и подожгли. Сказали: «Если они настоящие чудотворцы, то пусть докажут это и выйдут невредимыми из огня». Сгорели все. Лишь один обернулся камнем и, когда погасло пламя, стряхнул с себя пепел и принял прежнее обличье. Но и его одного оказалось достаточно, чтоб доказать истинность древней религии и чтоб продолжалась она и по сю пору на нашей земле.
Многие наши легенды (вы несомненно заметите это), — обратился Аржан ко мне, — начинаются словами: «Это было в то время, когда не было берез». Как вы понимаете, это не случайность. Дело в том, что все алтайские предания сходятся в одном пункте: когда-то в нашем крае не росло ни одной березы. Другой климат здесь был, другой пейзаж. И другой народ здесь жил. Назывался он Чудью. Когда появилось необычное дерево, Чудь увидела в этом недобрый знак для себя. Она восприняла его как предвестник наступления Белого Царства, крайне враждебного ему, приверженному черной магии. И ушла Чудь под землю в Царство тьмы, оставив после себя курганы, обложенные камнями. В крае поселились нынешние алтайцы. Памятуя о том, что именно береза изгнала Чудь из Алтая, мы почитаем ее как священное дерево. Впрочем, как священное дерево, имея, очевидно, веские причины для этого, почитала березу и языческая Русь. Также благоговейно относятся к ней и староверы, живущие на Алтае: они видят в ней символ грядущей победы над тьмой христианской Шамбалы — Беловодья.
Название «Алтай» многие лингвисты, — говорил Аржан, — выводят из татарского слова «алтын», что означает золото. Но есть и другая версия, по которой совершенно тождественными понятиями выступают слова «Алтай» и «Родина». Мне же кажется, что версии не противоречат друг другу, а название «Алтай» может быть переведено следующим образом: «Золотая Родина».
Во всяком случае, — добавил Аржан, — это отвечает духу нашего фольклора, этому стихотворению, например (обратите внимание на своеобразную мистику чисел в нем):

Треуголен ты, Хан-Алтай,
Когда взглянешь ты с высоты,
Со стороны поглядишь на тебя,
Ты блестишь как девятигранный алмаз!

Благодаря командировочному удостоверению я получил номер в центральной гостинице Горно-Алтайска. По здешним масштабам это был почти что люкс: отдельная комната да еще с умывальником.
Гораздо сложнее обстояло дело с размещением наших дам. Свободных мест в гостиницах, как всегда, не было, а если и было, то нас не устраивало: комнаты типа общежития по семь восемь человек в каждой.
Но выход все-таки нашелся. Аржан вспомнил, что у него есть знакомый, который работает начальником турбазы под Немалом. Мы немедля отправились туда.
База располагалась в живописнейшей местности в обрамлении гор и лесов и носила название «Катунь». Разумеется, мы прекрасно понимали, что такое лагерь для туристов: обилие людей, шумные сборища у костра, песни за полночь под гитару. Но, с другой стороны — обеспечивалось жилье (две уютные комнаты с небольшой верандой) и полный пансион, что снимало все заботы о питании.
Я согласился не колеблясь. Тем более что считал чемальский лагерь лишь перевальным пунктом нашего путешествия. Передохнув, мы должны были проследовать по алтайскому маршруту Рериха. Мы планировали побывать в Усть-Коксе, Верхнем Уймоне и обязательно у подножия Белухи (на этом, как на главной цели поездки, настаивала Мария Вадимовна).
Поезд из Москвы прибывал в Бийск ранним утром. Чтобы успеть к поезду, чтобы, не дай Бог, не опоздать (от Горно-Алтайска до Бийска примерно сто километров), мы выехали с Аржаном в два часа ночи.
Аржан восседал за рулем. Он недавно приобрел машину, прошел курс обучения и, как всякий неофит, был чрезвычайно уверен в своих знаниях как писаных, так, главное, и неписаных законов вождения. Утверждал, что обладает своего рода рецептом, гарантирующим от катастроф и происшествий.
— Надо соблюдать правило трех «д», и тогда ничего с тобой не случится.
— А что такое три «д»? — полюбопытствовал я.
— Дай дорогу дураку,, и все будет в порядке, — авторитетно заявил Аржан.
Так как мы выехали с солидным запасом времени, то иногда останавливались, чтобы полюбоваться искрящимся сверкающим небом. Звезды, крупные и яркие, — гораздо ярче, чем у нас в Москве, — стояли над головой. Аржан объяснял, как называются они по-алтайски. Большая Медведица — созвездие Семи Ханов. Полярная звезда — Золотой Кол. Считалось, говорил он, что к нему привязывают своих огненных коней небесные богатыри.
Мы мчались мимо тополей, выстроившихся вдоль дороги. Тишина. Ни единой души. Редко-редко вынырнет навстречу машина с зажженными фарами. Да еще однажды наткнулись мы на зайца, мирно дремавшего на асфальте. Увидев нас, он испуганно порскнул в кусты.
Около часа мы ждали поезда, а потом выгружали из вагона бесчисленное количество чемоданчиков, узелков, авосек. Пришел на помощь носильщик. Багажник «Жигулей» забили до отказу; часть вещей взяли на руки и — в путь.
Постепенно дамы стали приходить в себя, и, конечно, красота окружающих пейзажей привела их в восторг.
На границе, официально отделяющей Горный Алтай от степного, мы сделали остановку.
— По старому обычаю, — сказал Аржан, — здесь полагается отдать поклон Алтаю.
Мы разбрелись в разные стороны, дабы в одиночестве и безмолвии совершить положенный ритуал. А Галя спустилась к Катуни и окунула лицо и руки в воду.
— Причастилась, — заявила она.
— Сейчас все причастимся, — пообещал Аржан.
Вскоре он затормозил у деревянного сруба родника, священного родника, по словам Аржана. Когда-то со всего Алтая шли к нему паломники. Потом за это стали преследовать. Но традиция не умерла, а сейчас как бы обрела полуофициальное признание. Во всяком случае, теперь никто не воспрепятствует человеку омыться водой из родника и привязать к ветке священного дерева над родником платочек или ниточку.
Мы уже обратили внимание на это дерево и гадали, почему оно, как праздничная елка, обвешано разноцветными кусками материи.
— Существует поверье, — пояснил Аржан, — если вы завяжете узелок на священном дереве и загадаете желание, то оно исполнится.
По примеру паломников мы причастились водой из родника и снова — в машину.
И вот мы — в лагере. Наше появление, как и следовало ожидать, вызвало сенсацию. Представляю, какое эффектное зрелище являла собой наша группа: Мария Вадимовна в панамке и с маленьким рюкзачком за плечами, Галя тоже в панаме и с большим рюкзаком за плечами, Надежда Михайловна, грузно опирающаяся на палку, напоминающую посох, и мы, сопровождающие их. Помню, как изумленно и суеверно-почтительно расступались перед нами люди в штормовках, какими взглядами провожали они нас. А уж какие строились предположения на наш счет — об этом можно только догадываться. Единственное, о чем я узнал впоследствии, что на какое-то время мы стали предметом острого любопытства среди туристов, причем все они сошлись на одном: только сумасшедший мог поместить в молодежном лагере других сумасшедших, сбежавших, по всей вероятности, из дома для престарелых.

— Священные горы непредсказуемы, — еще в Москве предупреждала нас Мария Вадимовна, — и нужно быть готовым к тому, что могут возникнуть препятствия и осложнения.
Они и начались, и начались сразу, как только выехали мы с Аржаном Адаровым из ворот чемальской турбазы.
Препятствие обрело форму автобуса. Идет посредине, загораживая проезд. Аржан сигналит, чтобы тот уступил дорогу. Никакой реакции. Аржан нервничает. Я, словно предчувствуя что-то недоброе, говорю: да не обращай внимания, пусть едет как едет, куда нам торопиться. Но Аржан продолжает сигналить все яростнее и яростнее. Наконец, вроде бы автобус вдвинулся вправо. Мы — на обгон. Некоторое время идем впритык, чуть не касаясь боками друг друга. Обогнали. И вот тут Адаров во власти справедливого негодования обернулся и погрозил шоферу кулаком. И в то же мгновение мы очутились в кювете. От растерянности вместо тормозов Аржан нажал на газ. На газующей машине мчим в кювете. Нам еще повезло, что канава была неглубокой и что мы наткнулись на какой-то валун. Машина остановилась, запрокинутая на левый бок.
Моя дверца действовала, и я выбрался на волю. Вслед за мной вылез и Аржан, продолжая ругать шофера автобуса, но теперь уже за то, что он бросил нас в беде и скрылся с глаз долой.
— А как же правило трех «д»? — пошутил я, чтобы както успокоить Аржана.
— Забыл! — воскликнул он.
Ждать помощи нам пришлось недолго. Вскоре показался «рафик». Остановился. Из него высыпала группа людей. Они направлялись в лес по грибы. Начали ломать голову, как вытащить нас из канавы. Дело в том, что ни у них, ни у нас не было троса. Потом откуда-то появилась веревка. Но при первом рывке она оборвалась. Тогда веревку сложили вдвое и с двух концов закрепили тугими узлами. «Рафик» дернул, и наша машина медленно поползла вверх. И вот она на шоссе — грязная, крыло смято, дверцы тоже. Но пострадал, как выяснилось, лишь внешний вид. А мотор и все остальное — в полном порядке. Поэтому мы благополучно добрались до города. Но, конечно, Адаров был расстроен и укатил в Бийск, чтобы отремонтировать машину.
А на другой день утром — я не успел еще позавтракать — телефонный звонок. Беру трубку. Слышимость ужасная. Но сквозь треск и разряды различаю Галин голос. Галя говорит:
— Возьми машину и приезжай к нам сегодня.
Я объясняю, что Адарова нет в городе и потому приехать к ним не могу.
— Обязательно приезжай, — настаивает Галя. — Баба Надя сломала руку, и ее необходимо доставить в больницу.
Бросаюсь на поиски транспорта. Хотя в Горно-Алтайске почти никого не знаю, машину все-таки добыл: опять помогли служебные документы. Приезжаю. Надежда Михайловна сидит на веранде с забинтованной рукой. Вид у нее не столько печальный, сколько смущенный.
— Извините, — говорит, — что доставляю такие хлопоты.
— Как же это случилось? — спрашиваю.
— Галя пошла на почту давать телеграмму в Москву. Правда, сделать ей это не удалось. Накануне молния ударила в телеграфный столб, и связь не работала. А я одна решила помыться. Как вы знаете, эти удобства у нас здесь на улице. Поскользнулась, упала, и вот результат.
Я доставил Надежду Михайловну в больницу где-то в одиннадцатом часу ночи. Невзирая на позднее время, ей тут же сделали рентген. Глубокий перелом двух костей. Дежурный врач распорядился, чтоб ее положили в палату.
Через несколько дней Надежду Михайловну выписали, и я опять отвез ее в чемальский лагерь. Разумеется, ни о каких передвижениях — пока не срастутся кости — ей нечего было и думать. Покой и уход.
Так что в наши планы пришлось вносить коррективы. В конечном счете решили, что женская группа в полном составе останется на турбазе «Катунь», а я во исполнение намеченного проеду по маршруту алтайской экспедиции Рериха и обязательно побываю у подножия Белухи.
— Без этого, — подчеркнула Мария Вадимовна, — цель поездки не будет достигнута.

Не буду останавливаться на подробностях своего путешествия к Белухе. Об этом я писал в стихах и других книгах. Белую Гору я наблюдал со стороны Тюнгура, и концентрацией космического света показался мне снег, сверкающий на ее вершинах. Как и договаривались, я обратился к ней от себя и своих спутниц и мысленно произнес: «Благослови нас, Белуха!»
На обратном пути, естественно, я заехал в чемальский лагерь. Все были в сборе. Надежде Михайловне стало значительно лучше. Положение — чувствовалось — стабилизировалось, и удивительный дух тишины и покоя витал над верандой, где мы сидели и откуда открывался величественный вид на зеленые волны Катуни и зеленый массив лесов, покрывавших горы.
Я рассказал своим спутницам о том, что увидел, и о том, что пережил во время поездки. Больше всего — об Усть-Коксе, которую называют сердцем Алтая, и о Белухе. Посожалел, что не удалось им побывать там, где побывал я.
— Это не совсем так, — улыбнулась Мария Вадимовна. — Мы все увидели вашими глазами и почувствовали вашими чувствами. А то, что случилось с нами в нашей экспедиции, должно восприниматься как урок и предупреждение. Противодействие темноты здесь, в зоне сгущения света, неизбежно, и оно будет нарастать и нарастать, пока не выльется в открытое сражение. Мы с Надеждой Михайловной до этого не доживем. Вы — доживете.
Алтай предназначен для будущего. Но так как об этом знаем не только мы, но знают и темные, то они сделают все, чтоб уничтожить базу для будущего. Поэтому как бы предопределено, что главный накал битвы света и тьмы будет именно здесь, на Алтае. Поэтому мы и обязаны быть особо бдительными ко всему, что происходит на берегах Катуни, ибо все, что здесь происходит, решительным образом скажется на равновесии Земли и даже Космоса.
Вопрос стоит так: отстоим Алтай — отстоим будущее. Не отстоим — значит, нет у нас будущего, во всяком случае, на планете Земля.

Мы возвращались в Москву через Барнаул. Из ГорноАлтайска вылетали в явную безоблачную погоду. Сверху алтайская земля вставала совершенно в ином ракурсе. Резко и отчетливо она обнажала напластования веков, и горные ущелья казались древними тайниками, а горы — не все, но некоторые из них — были удивительно похожи на пирамиды.
— Должна сознаться, — адресовалась Мария Вадимовна ко мне, — что на Алтае во время медитации я испытала исключительной силы переживание. Я увидела — причем и видением это не назовешь, настолько это реально, — Храм Параклета посреди Алтайских гор. И знаете, что он больше всего напоминал своими очертаниями? Русский православный собор.
— В этой связи, — сказал я, — могу сообщить следующий факт: Юрий Николаевич Рерих в сокровенных беседах говорил, что со временем на Алтае будет воздвигнут Храм, а в основании Храма ляжет Камень, о котором повествуется в «Криптограммах Востока». То же самое говорил мне и Святослав Николаевич. Он говорил также, что это будет Храм Махатм, Храм, где будут почитаться все Махатмы.
— Значит, все правильно, — поставила точку Мария Вадимовна. — Храм Махатм, он и есть Храм Параклета, ибо в нем сольются и соединятся все духовные течения.
Но дело, разумеется, не в названии. Главное, что он заповедан. Главное, что он будет на Алтае. Главное, что в основу его ляжет Камень, пришедший к нам с Ориона.