Глава 13. Уход в изгнание

Тысячи людей собрались на квадратной площади перед царским дворцом. Их горе было безмерным. В это время министр вошел во дворец и помог подняться царю, который, потеряв сознание, лежал на полу. Он попытался усадить его и передал ему известие о том, что пришли Сита, Рама и Лакшмана и что они желают его видеть. Рама успел уже подойти к отцу и обратился к нему со словами утешения и любви. Когда Дашаратха увидел Ситу и Лакшману, его горю не было предела. Он крепко обнял Раму и упал на пол. Волнение перехватило ему горло; он прижал руки к груди и пытался унять агонию. У Ситы и Лакшманы не было сил смотреть на страдающего царя.

Лакшмана увидел Кайкейи, стоящую тут же с видом победительницы; его глаза от ярости налились кровью, взгляд, стал острым, как кинжал; он готов был убить ее на месте. Но он сдержал свой гнев, охладил свои чувства, когда увидел безоблачно спокойное лицо Рамы. Кайкейи тем временем сказала: "Рама! Ты ввергаешь своего отца в глубокую печаль. Чем скорее ты удалишься и достигнешь леса, тем скорее твой отец оправится от волнения. Не медли больше! Склонись перед отцом и уходи!" Эти слова, полностью лишенные элементарной доброты и порядочности, окончательно разбили сердце Дашаратхи. Он вдруг закричал: "Демоница! Злобный дух! Какие жестокие и беспощадные слова ты произнесла!" И он упал без чувств. Как раз в эту минуту Сита, Рама и Лакшмана припали к его ногам. Рама сказал: "Отец! Благослови нас и разреши нам уйти. Сейчас время больше подходит для того, чтобы радоваться, чем тосковать и печалиться. Чрезмерная привязанность может привести к дурным последствиям." Рама умолял отца быть мужественнее и преодолеть манию, превращающую его любовь в безумие. Рама обнял ноги отца и опустился на колени, лаская и успокаивая его.

Дашаратха открыл глаза и посмотрел долгим взглядом на своего любимого сына. Он с трудом приподнялся и, держа руки Рамы в своих, сказал: "О, мой возлюбленный сын! Прислушайся к моим словам. Ты обладаешь проницательностью и умением владеть собой. Ты знаешь, что такое истина. И ты безусловно должен совершать только справедливые поступки. Но разве справедливо то, что происходит сейчас, когда один человек делает неверный шаг, от последствий которого страдает другой? Игра судьбы непредсказуема, и эту загадку не разрешить." Царь, чистый сердцем и полный любви, стал приводить довод за доводом, чтобы уговорить Раму отказаться от решения уйти в лес.

Дашаратха, отец, знал Раму как величайшего защитника законов морали, как строгого приверженца этих нравственных законов, искусного в защите и оправдании своих действий и не боящегося последствий своих решений. Дашаратха прочел по лицу Рамы, стоящего перед ним, что тот был уже готов оставить его и отправиться в изгнание. Когда Дашаратха увидел, что Сита стоит рядом, он подозвал ее поближе. Она опустилась перед ним на колени, и он, нежно гладя ее по голове, стал описывать ей трудности лесной жизни. Он сказал, что для нее лучше всего было бы остаться здесь - с родителями мужа или с ее собственными родителями. Слова Дашаратхи, страдающего от непереносимых мук, доходили до Ситы сквозь его стоны. Он скрежетал зубами, когда его взгляд падал на Кайкейи; внутри у него все кипело, и, дрожа от негодования, он не в силах был подавить свое горе.

Сита упала к его ногам и сказала: "Почтенный отец! Моя душа стремится только к одному - служить Раме. Это счастье ждет меня в лесу. Я не могу остаться здесь и утратить эту драгоценную возможность. Служение собственным родителям или родителям мужа не может дать жене той же отрады и того удовлетворения, которое дает ей служение мужу. Нет счастья большего, чем это. Не уговаривай меня и не выдвигай'доводы против моего ухода. Дай мне свое благословение и отправь меня вместе с Рамачандрой." Дашаратха прекрасно понимал и высоко ценил стремление Ситы не разлучаться с Рамой. С искренним восхищением превозносил он ее добродетели - в назидание стоящей перед ним Кайкейи. Тем временем жены царских министров и царских наставников, бывшие в зале, окружили Ситу и в свою очередь стали расписывать жизненные трудности, ожидающие ее в лесу. Супруга придворного наставника нашла более умный и тонкий ход, чтобы разубедить ее. Она сказала: "Сита! Ты не обязана покидать царство и уходить в изгнание в лес. Твоя обязанность - остаться здесь и утешать родителей твоего мужа, которые погрузились в глубокую скорбь. Ты ведь - половина Рамы, разве не так? И эта половина должна остаться здесь, чтобы облегчить горе, вызванное уходом другой половины. Более того: поскольку ты - половина старшего сына, наследника трона, у тебя есть право управлять царством. Рама удалится в лес и будет жить там, почитая слово своего отца, а ты останешься здесь и будешь царствовать, поддерживая славу Рамы и доставляя радость его родителям. Как жена Рамы ты должна сделать этот правильный шаг; это твое законное право и твой долг." Эти слова были произнесены так ласково и нежно, как будто это был шепот осенних лунных лучей, услышанный птицами чакравака. Но у Ситы эти слова вызвали головокружение и она пошатнулась. Она была так потрясена, что не могла произнести ни звука в ответ.

Во время этой паузы Кайкейи достала одежды из бересты и четки из дерева туласи. Держа их перед Рамой, она сказала: "Царю ты так же дорог, как его собственная жизнь. Но он навлекает на себя вечный позор, не позволяя тебе уйти. Его привязанность к тебе нарушает правильный ход событий. Он никогда, ни при каких обстоятельствах, не произнесет слова "Отправляйся в лес". Бесполезно ждать его согласия и разрешения.

Поэтому решайся на что-нибудь одно: или ты навлекаешь позор и бесчестие на династию Икшваку и остаешься царствовать, или ты удаляешься в лес, завоевывая тем самым вечную славу этой династии. Решай и действуй!"

Рама был рад, что она это сказала. Но в сердце Дашаратхи ее слова вонзились как острые гвозди, вбиваемые тяжелым молотком. "Увы! Какая жестокая у меня судьба! И я должен продолжать жить, услышав эти чудовищные слова!" - воскликнул он и упал на пол в глубоком обмороке. Едва придя в себя, он вспомнил речь, только что произнесенную Кайкейи, и снова потерял сознание. Раме невыносимо было видеть, как беспомощен его отец в сложившейся ситуации. Он чувствовал, что должен принять условия Кайкейи и уйти, и чем скорее он это сделает, тем будет лучше для всех.

Он взял в руки грубое древесное полотнище, принесенное мачехой, и обмотал его вокруг своих бедер, другое, такое же, он передал Сите. Она стояла, держа его в руках и склонив голову в замешательстве, поскольку не знала, как нужно правильно в него облачаться. Оно казалось ей слишком коротким. Рама, который уже оделся в эту одежду, подошел к Сите и что-то тихо сказал ей. Ей было совестно признаться, что она не знает, как носить эти древесные полотнища, которые жены лесных отшельников так ловко и красиво обматывают вокруг своего тела. Она тихонько прошептала Раме: "Эта одежда совсем не похожа на ту, которую мы носили, к тому же она слишком коротка и узка." Рама успокоил ее, вселив в нее уверенность и мужество; он отвел Ситу в сторону и сам обвязал жесткую материю вокруг тела Ситы, поясняя при этом, как ей следует делать это впредь. Наблюдая эту сцену, жены отшельников и другие женщины, жившие при дворце, проливали слезы умиления и сочувствия.

В этот момент в зале появился Васиштха, царский наставник. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что происходит. Он был ошеломлен. Он решил выступить против царицы Кайкейи и заявил, что Сита совсем не обязана носить одежду из лыка. Он напомнил, что Кайкейи высказала только два желания и именно их и потребовала исполнить: о коронации Бхараты и об изгнании Рамы в лес; поэтому Сита может уйти в лес в убранстве царевны и со всеми необходимыми атрибутами, которые обеспечат ей удобное пребывание в лесу.

Рама тут же размотал берестяное полотнище, которое обвязал поверх сари Ситы. Но Сита подошла к Васиштхе и упала к его ногам. Она сказала: "Учитель! Я надела эту одежду совсем не потому, что таково было желание матери Кайкейи. Разве могу я не следовать за моим Повелителем? Разве будет справедливо и разве больше будет ко мне доверия, если я, живя в лесу, разоденусь в дорогие шелковые платья и увешаю себя драгоценностями, в то время как мой Господин будет носить одежду отшельника? Для преданной долгу и верной жены такое поведение будет верхом нелепости, разве не так? Поэтому позволь мне облачиться в эти одежды, чтоб я могла держаться правил поведения жены и исполнять свой долг."

Приверженность праведности, которая проявилась в этой мольбе, тронула мужественного старца до слез. Срывающимся от волнения голосом он сказал: "Сита! Этот ход мыслей так естественен для тебя, ведь ты - воплощение добродетели. Но у царей и правителей существуют свои причины и правила, которые следует уважать как тебе, так и другим. Извращенный и злобный мозг твоей мачехи Кайкейи не хочет этого понять, поэтому я должен выступить здесь с разъяснениями и предостережениями. Как известно, твой муж сегодня должен был быть коронован как правитель этого царства. Хотя это событие не состоялось из-за ряда обстоятельств, включая и клятвы, данные много лет назад, я должен сказать, что короновать Бхарату вместо Рамы - значит идти против древних законов государства. Только старший сын имеет право на трон, никто другой этого права не имеет. Если он в силу каких-то причин отказывается от этого права по своей собственной воле, как это он сделал сейчас, ты, Сита, как другая половина его личности, имеешь право управлять государством; никто третий не может взять на себя эту обязанность."

Когда Васиштха принялся излагать правила политической этики, Кайкейи была явно напугана. Но она не могла не знать, что Сита не стремится обладать царскими привилегиями и властью. И, действительно, как подробно Васиштха ни останавливался на ее правах и полномочиях, Сита не обращала на это никакого внимания. Вместо великолепного одеяния царицы она жаждала надеть на себя берестяную одежду отшельницы. Жена царского наставника почувствовала, что Сита никогда не откажется от своего решения, и поэтому она и другие женщины взяли полотнище и вновь обмотали его вокруг ее тела.

Тем временем Лакшмана тоже надел на себя лесную одежду, такую же, как и Рама. Рама решил, что дальше медлить нельзя. Все трое благоговейно простерлись ниц перед Дашаратхой, который упал в обморок, когда увидел своих сыновей в облике лесных аскетов. Они склонились и перед Кайкейи, стоявшей рядом, затем они пали к ногам мудрого Васиштхи и его супруги. И они начали свой путь в лес.

Собравшиеся у дворцовых ворот жители Айодхьи, увидев, как они идут в одежде отшельников, разразились горькими слезами. Многие были настолько потрясены, что падали без чувств. Другие в полном отчаянии рвали на себе волосы. При выходе из дворцовых ворот Рама еще раз простерся перед старым Васиштхой, после чего сказал несколько слов народу, призывая его сохранять спокойствие и придерживаться добродетели. Он сказал, что неожиданный поворот событий не должен ввер гать людей в скорбь, что он вернется в Айодхью после четырнадцатилетнего пребывания в лесу и что решение об его изгнании принесет благо и им, и ему самому, и всему миру.

Затем он раздал бедным щедрые дары, а браминов наделил домами, золотом, землями и коровами с тем, чтобы они без всяких ограничений могли совершать ритуальные обряды и жертвоприношения. Он обратился к мудрецу с просьбой бдительно следить за своевременным сотворением ведийских церемоний и яджн. Он встал перед ним, молитвенно сложив ладони, и сказал: "Святой мудрец и наставник! Для всех этих людей, для всего народа, а также для моих родителей ты являешься истинным отцом. Дай совет царю, убеди его, чтобы он управлял народом так, как если бы это были его собственные дети." Когда люди услышали, как он еще и еще раз повторял свои мольбы во имя их блага, они почувствовали, что их сердца разрываются от печали. Одни били себя в грудь, кляня самих себя за то, что утратили счастье жить под властью такого царевича, как Рама. Другие накликали беды на свои головы. Третьи катались по земле и громко стонали.

Рама, между тем, вновь обратился к толпе горожан. Стоя со сложенными ладонями, он сказал: "Мой дорогой народ! Я ценю вас так же, как собственную жизнь. Наш высший властитель посылает меня в джунгли, чтобы я хранил и оберегал от зла его лесные угодья. Не питайте к нему за это никакой враждебности. Заботьтесь о нем и всегда молитесь за него, выполняйте его волю, сделайте его счастливым и будьте счастливы сами. Ваша любовь ко мне не должна внушать вам неприязнь к нему. Никогда не пожелайте ему зла. Только те из вас дороги мне, кто будет трудиться на благо царя после моего ухода в лес. По-настоящему преданы мне только те из вас, кто сделает то, чего я больше всего хочу. Исполните это мое желание, внемлите моим словам, сделайте меня счастливым! Мой дорогой народ! Моя мать Каушалья, разлученная со мной, погрузится в горестную печаль. Каждая мать в подобной ситуации будет страдать от невыносимой боли. И я молю вас, разумных и полных сочувствия, сделать все возможное, чтобы успокоить ее и уменьшить ее горе."

Затем он попросил министра Сумантру подойти к нему. "О Сумантра,- сказал он, - прошу тебя - отправляйся к отцу! Успокой его и утешь - это главное, что ты должен сейчас сделать." Сумантра был охвачен скорбью и слезы текли по его щекам. Он не мог овладеть собой и плакал навзрыд. Другие министры, так же, как и их помощники, всячески старались успокоить его и придать ему бодрости. Все они были настолько опечалены, что больше не могли оставаться здесь. Они направились во дворец, чтобы выполнить просьбу Рамы. Весь город погрузился в глубокое и необъятное море отчаяния.

Тем временем Дашаратха оправился от обморока и обрел способность понимать, что происходит вокруг. Он жалобно повторял: "Рама! Рама!" - и сделал попытку встать. Но его горе было так тяжко, что он снова упал на пол. Когда же он все-таки поднялся, то попытался сделать несколько шагов, но не смог сдвинуться, а только споткнулся на ровном месте.

В эту минуту в зал вошел Сумантра. Он попытался поддержать Дашаратху и успокоить его. Но, испытывая сам страшные приступы боли, потрясающие его, мог ли он принести успокоение своему господину? Однако он помнил настоятельную просьбу Рамы и поэтому, исполненный чувства долга, подавил скорбь, которая переполняла его сердце и сел рядом с царем, хотя слезы все еще текли ручьями из его глаз. Он долго еще не мог произнести ни слова.

Дашаратха открыл глаза и увидел возле себя Сумантру. Восклицая в величайшей горести: "Рама! Рама!", он упал на колени старого министра и разразился рыданиями. Он приподнялся и простонал: "Сумантра! Рама ушел в лес, а жизнь все еще не покинула мое тело! Зачем моя жизнь цепляется за тело, что она выигрывает от этого?" Потом, став немного спокойнее, он сказал: "Слушай меня! Спеши за Рамой! Возьми самую быструю колесницу и поезжай за ним вслед. Моя невестка совсем не переносит палящего солнца, ее ноги - эти лепестки лотоса - покроются ожогами и волдырями! Поспеши! Садись в колесницу! Быстрее!"